5 o'COAT & Другое дело

 

Я думаю, что именно сложные обстоятельства 
и некоторая мрачность исторического контекста 
и сплотили вокруг проекта такое количество
единомышленников.

 

 

— Вы открылись в непростое для всех время? Как вы решились? Почему не стали отменять открытие?

 

Мы нашли два зала в старинной усадьбе князя Голицына буквально за пару дней до всем известных событий. Совершенно случайно. Осыпавшаяся лепнина, протекавшая крыша, проблемы с проводкой — ничто нас не испугало: старинное пространство усадьбы было настолько родным и харизматичным, что увидеть его и не влюбиться было невозможно. Мы договорились с владельцами усадьбы, что будем открывать в этих залах галерею, а 23 февраля, встревоженные, но вдохновленные, уехали в Санкт-Петербург.

Новость, изменившая мир, там нас и застала. Мы ни на секунду не задумались о том, чтобы отступиться от идеи открыть галерею. Наоборот, это стало триггером, который сподвиг нас во что бы то ни стало, вопреки всему, пройти этот пусть: трехмесячный ремонт помещения в обстановке тотальной неопределенности и ухода с русского рынка большинства известных игроков в области стройматериалов. Даже рояль нам предоставить не смогли, хотя пара именитых брендов, узнав о проекте, хотела поставить у нас свой инструмент.

Винтажный Rӧnish 1970-годов мы выкупили у знакомых, покинувших страну в рамках первой волны эмиграции.

С каждой такой волной (вторую волну я бы назвала «мобилизационной») становилось всё тревожнее, и, вместе с тем, всё больше чувствовалась потребность создать пространство безопасности для тех, кто остался. Такую красивую колыбель для культуры, где она будет тихо покачиваться, пока тьма не отступит. Это потом, полгода спустя, когда схлынул первый шок от происходящего, культура буквально забурлила в этих стенах.

Я думаю, что именно сложные обстоятельства и некоторая мрачность исторического контекста и сплотили вокруг проекта такое количество единомышленников.

Аккумулировать эмоции, энергию, да вообще всё вокруг чего-то созидательного, а не разрушительного было одним из действительно рабочих способов не поддаться панике, остаться в себе. И люди приходили просто помочь, чем могли: мы вместе мыли гигантские окна усадьбы, делали развеску, балансируя под пятиметровыми потолками на строительных лесах, пили чай, обнимались, и говорили друг другу, что всё пройдет. И это тоже пройдёт.

 

 

— Как прошел первый год работы? Как можете охарактеризовать его для себя, что было сделано? 

 

За год мы положили начало новой странице в жизни усадьбы.

Тут чувствуется течение времени: эпоха расцвета усадьбы, это когда ее называли «Московским Эрмитажем» благодаря богатейшей коллекции живописи и антиквариата, когда тут собирался цвет столицы на музыкальных и литературных салонах; эпоха ее забвения — советские времена с перепланировками, перегородками, очередными слоями краски и паркета, прорубленными в углах залов маленькими дверными проёмам для «маленького советского человека»; Я надеюсь, что мы вернули двум залам усадьбы хоть толику их былого величия: по крайней мере, ими снова любуются, как двести лет назад. Тут снова звучит живая музыка. Действительно хорошая живая музыка. А интерьер наполнен значительными произведениями декоративно-прикладного и изобразительного искусства.

Что ещё? За год вокруг галереи сформировалось сообщество. И оно мне очень нравится: это красивые, деятельные, талантливые люди. Музыканты, композиторы, лекторы, коллекционеры, да и просто тянущиеся к просвещению люди. Наличие физического пространства, причем, такого наполненного и историей, и красотой, зародило новое коммьюнити.

За год пространство стало настоящим убежищем и безопасным местом для многих, потому что, благодаря обстановке, соединившей в себе несколько эпох, оно как будто вне времени, как будто вне новостей.

Да, были моменты, когда казалось, что галерея — это верхняя палуба «Титаника», который уже идет ко дну. А мы все, музыканты и слушатели, забившиеся в камерный зал — это тот самый оркестр, который играл до последнего. Но к моменту кульминации концерта мы растворялись в музыке, и в сердцах наступала тишина. Мы выходили в вечерний приусадебный сад уже исцелившимися. Называйте это как хотите: эскапизмом ли, внутренней ли эмиграцией или просто наивной верой в целительную силу культуры. Но это действительно работает.

Если вернуться на землю, нельзя не сказать о том, что за первый год работы галереи мы научились чуть более здраво галереей управлять. Галерея — это живой и довольно сложный организм, с которым надо дышать в унисон, постоянно балансировать. Мы научились разделять финансовые потоки (антиквариат — отдельно, ивент — отдельно), организовывать аукционы, составлять качественную культурную программу, доверять другим часть задач, придумывать вдохновляющие коллаборации с локальными бизнесами и стремиться хотя бы к одному выходному в неделю.

Но чем больше ты знаешь и умеешь, тем более масштабным тебе кажется путь как профессионального, так и личностного развития, который тебе только предстоит пройти. Ты как путник, который всё идёт и идёт к горе: чем ближе он к ней, тем она огромней, а когда ты достигаешь подножия, вершина уже теряется в облаках. Вот такой вот парадокс. Век живи, век учись.

 

 

Галерея — это живой и довольно сложный организм,
с которым надо дышать в унисон, постоянно
балансировать.